Я ищу своё рисовое зёрнышко

И ведь не ошиблась сотрудница роддома. Стал артистом, исполняет песни собственного сочинения.

Российский автор-исполнитель, радиожурналист, журналист – так пишет о Сергееве Википедия. 17 дисков, с полтыщи песен, участие в программе «Весёлые ребята», ведение теле- и радиопередач – тут легко «зазвездить». Но Леонид – прост, открыт, доброжелателен, ироничен, интеллигентен. Таким я знаю его уже несколько лет. Каждое лето мы встречаемся на традиционном Выксунском бардовском фестивале «Наполним музыкой сердца». И каждый раз я беру у него интервью. Интересно общаться с думающим, творческим, неравнодушным человеком.

– Соскучились по нашему фестивалю? Всё-таки уже восемь лет ездите, привыкли к нам, наверное?

– Да, здесь уже всё своё, всё родное. Я езжу по другим фестивалям и всегда рассказываю, что есть такой фестиваль в Выксе, где мне наиболее комфортно. Особенно в последнее время, когда моё общее душевное состояние подталкивает меня искать свой маленький островок, своё «рисовое зёрнышко». Не так давно я наткнулся в Интернете на такое имя – Андрей Рыкованов. Он художник, рисует на рисовых зёрнышках, создаёт целые миры, я даже написал очень романтическую песню по этому поводу. В конце есть слова: «Так давайте улыбаться, и не только лишь на фото, и не только лишь для фото, а совсем наоборот. Если будем улыбаться просто так, не для кого-то, то художник нас с собою всех на зёрнышко возьмёт». То, что происходит внутри меня и вовне, сейчас подвигает меня к тому, что я ищу своё «зёрнышко» – собираю туда дорогих мне людей, там будет мой мир. Выксунский фестиваль я тоже заберу с собой туда. Вот такое у меня сейчас настроение.

– Как думаете, у бардовского движения есть будущее или палаточная романтика уходит в прошлое?

– Что бы я ни ответил на этот вопрос, всё будет неправдой. Есть будущее или нет – какая разница? Уже давно нет чётко обозначенного бардовского движения. Классические бардовские песни сейчас кажутся архаизмом, они не соответствуют сегодняшней энергетике. И это прекрасно, так оно и должно быть. Сложно себе даже представить, что люди бы веками сидели и пели: «Солнышко лесное…», «Лыжи у печки стоят…» или «Возьмёмся за руки, друзья…». Это было бы странно. Тогда этих людей должен бы был окружать высокий забор, на них была бы надета пижамная пара и дюжие санитары ходили бы по периметру и звали бы их ласково на обед. Сейчас другие песни, другие стихи. Александр Городницкий был абсолютно прав, когда говорил, что та авторская песня умерла. Имея в виду 70-80-е годы. И это правильно: дерево растёт вверх, старые ветки отмирают, дают жизнь молодым побегам. Извините за выспренность. Авторская песня тоже живёт по законам природы, что-то получается, что-то – нет, идёт вкривь, вкось. Когда к творчеству начинает примешиваться политика, становится совсем печально. И тем не менее она была, есть и будет, это однозначно.

– За прошедший год что-то изменилось в Вашей жизни, кроме «рисового зёрнышка», которое Вы нашли для себя?

– Я его ещё не нашёл… А так, ничего особенного не случалось, плотно походил по больничкам, но это сопутствующие возрасту процессы. Так что в это углубляться нет смысла.

– В год 70-летия Победы не могу не спросить: Ваши родители воевали?

– Папа воевал, начал с финской, закончил японской. Мама была на оккупированной территории связной в партизанском отряде. Два её брата тоже воевали, так что нашу семью Великая Отечественная стороной не обошла.

– Я слышала, что Ваши родители очень интересно познакомились.

– Да. Папа пришёл с финской с орденом Красной звезды, приехал в свою деревню Горяны и вечером пошёл в клуб в деревню Зуи. А там сидела мама (молодая учительница) и «шарашила» на гармошке. Он острым взглядом красноармейца и орденоносца сразу приметил её, проводил домой и уехал. Началась война. Он по газетам (они до сих пор у нас хранятся) следил за освобождаемыми населёнными пунктами. Как только освободили город Городок (райцентр, где находилась мамина деревня), он сразу написал ей письмо. Потом они встретились. Это было уже после войны, его ведь «бросили» на Сахалин, а оттуда направили в академию. Он успел заехать к маме, они поженились, и он снова уехал на Сахалин. Она поехала за ним уже беременная моей сестрицей, в одной шубейке и с горшочком масла (тогда это была великая ценность). Потом их перебросили в Москву, в 1953-м появился я, и нас направили в Германию, а затем в Казань. И с этого времени начался мой более-менее осознанный жизненный путь.

– ...Сейчас ещё и Год литературы...

– Да ладно, как может быть Год того, чего нет?!

– И тем не менее назовите те книги, которые, по Вашему мнению, должен прочитать в своей жизни каждый человек.

– Ты меня равняешь с Карлом Марксом, которому задавали похожие вопросы. Не могу советовать всем. Могу рассказать про себя. Я очень рано научился читать, и классе в четвёртом прочитал всего Стендаля, рыдал над «Красным и чёрным», «Красным и белым». Причём читал тайно, под кроватью при свете фонаря. Родители меня вытаскивали за ногу. Потом я взахлёб читал «Декамерон», книги Симонова о войне. Ильф и Петров, Зощенко меня очень увлекали. Со стихами познакомился гораздо позже.

– А сейчас Вам что-то интересно, Вы читаете что-нибудь?

– Так, чтобы каждый день… по странице… любимого автора… Нет. В самолёт беру бульварную литературу, которую «встал, выкинул и забыл». Нет – «встал, забыл и выкинул». То есть читаю исключительно для того, чтобы занять время. Несколько раз брался за современных писателей, но чувствую, что это не моё. Не мой язык, не моя энергетика. Я не понимаю, что они хотят сказать. А иногда не понимаю, говорят ли вообще что-нибудь. Я сейчас рискую показаться гораздо менее привлекательным для эстетской части читателей, но в своё время, живя ещё в Казани, пошёл на фильм «Зеркало» Тарковского. Неимоверным волевым усилием заставил себя досмотреть его до конца. Это безусловно авторское кино большого художника, но я в нём ничего не понял. Я видел, как люди десятками вставали и уходили. На следующий день в Казанском университете я встретил половину из этих людей, которые восхищались: «О-о-о, Тарковский… Гениально!»

– Конечно, это Ваше интервью, но я хочу поделиться своими ощущениями, так как Вы меня сейчас задели за живое. Я «Зеркало» посмотрела на одном дыхании и потом в жизни это делала ещё не раз. Но я, например, несколько раз пыталась читать «Мастера и Маргариту», но так до сих пор не смогла дочитать этот роман до конца, не смотрела ни фильм, ни сериал. А все восхищаются.

– Да ты что?! А я перечитываю и перечитываю как роман в романе. Причём сначала мне было интересно читать только историческую часть, потом только московскую, потом перечитывал от начала до конца. Было много обращений к этой книге – «Альтист Данилов», «Дозоры» – это уже не то, это проработка темы, но с каждым разом всё мельче и мельче. В конце 70-х годов один мой знакомый, довольно известный пианист, приобрёл видеомагнитофон. И мы с друзьями ходили к нему смотреть фильмы. Было удивительно, что эта аппаратура позволяет замедлить, перемотать, посмотреть ещё раз. Мы смотрели Феллини раз десять, и каждый раз находили что-то новое. Настолько он велик и многогранен. Под воздействием его фильмов ты меняешься, становишься взрослее, может быть, даже умнее, начинаешь по-другому смотреть на жизнь.

– Для меня Тарковский и Феллини по одну сторону. Когда смотришь и не можешь оторваться ни на секунду.

– Ничего страшно. Значит у нас с тобой просто разное восприятие разных явлений. Недавно, когда Юлию Киму дали премию «Поэт», некоторые в знак протеста вышли из жюри этой премии. Они говорили, что это не поэзия, а песенки, что Ким легковесен. Но я считаю, что в кажущейся кимовской простоте такая глубина, что им и не снилось. Ким прост, как дважды два – четыре, но ты дойди до этой простоты, найди такой постулат, который не надо опровергать, потому что он – истина. То, что автор говорит непонятным языком, не обязательно доказывает его гениальность. Умение сказать несерьёзно о серьёзном – это великое искусство.

– Ладно, теперь я поняла, что вы имеете в виду про Тарковского. У нас в этом году 95-летний юбилей газеты «Выксунский рабочий». Как Вы думаете, для газеты это много или мало?

– Для издания – очень много. Конечно, газета постоянно должна меняться, потому что меняется время, меняются читатели. А она должна соответствовать своей аудитории. И немножко, совсем немножко читатель должен формироваться газетой. И если образуется какой-то свой мир, пусть не весь город, а какая-то часть, но люди ждут этих листов, этих строчек – это прекрасно. Хотя я предполагаю, что сейчас довольно трудно выживать печатным средствам массовой информации…

– …Вы даже не представляете, насколько!

– Поэтому многие сейчас ушли в Интернет, где не нужно нести такие финансовые затраты. Но по закону маятника это явление, дойдя до своей крайней точки, должно откатиться назад.

– Леонид Александрович, а Вы бы что пожелали газете с такой историей?

– Желаю:

Лиля Фролова. Фото Владимира Ильина