18+
Одних он учил, будучи педагогом, другим был другом и товарищем, третьим – соратником и Учителем. Благодарные потомки назвали его именем библиотеку. При школе действует основанный им уникальный краеведческий музей.
Силаев прошёл и фронтовыми дорогами. Оставил цикл сочинённых за то время военных стихов. Несколько лет собирал материалы и документы про местную школу. Написал брошюру.
Он был человеком благородным и интеллигентным. Обладал энциклопедическими знаниями и эрудицией. Ценил силу слова. Мог шутить мягко и незлобиво. Много и с упоением читал.
Казалось бы, про него столько сказано и написано, что нового и предположить нельзя. Но… в один из дней пришла к нам в редакцию молодая женщина, представилась внучкой Владимира Леонтьевича. Смущаясь, сообщила, что у неё есть юношеский дневник дедушки, сохранённый младшим сыном Леонтием,
– Дневник – вещь очень личная, и мы не отдали его в музейную комнату библиотеки, сберегая от посторонних глаз. Но он ценен тем, что отражает мысли и чувства юноши военной поры, патриота и честнейшего гражданина своей страны, – сказала Оксана Силаева. – Есть смысл опубликовать часть его страниц в газете. Пусть нынешние молодые почитают и задумаются, а его современники вспомнят годы молодые и огневые.
Мы согласились с Оксаной. Идея отличная. А после прочтения только укрепились в том, что страна, у которой были такие мальчишки, обязана была победить!
Владимир Силаев. Страницы из дневника. Январь1943 года Наступил новый год. Что несёт он человечеству? Страдания, несчастья, разрушения. Сколько человеческих жизней унесёт этот год? Сколько страданий придётся претерпеть людям в этом году? При этих мыслях становится страшно. Раньше я встречал этот день с радостью, восхищением. Сейчас никакой радости… Да и чему радоваться? При мысли о том, как достаются эти победы на фронте, становится горько на сердце, а на душе безотрадно.
Встал в 10 часов утра. Позавтракав, решил было опять спать, но не удалось: ребята шумели. Около полудня, когда я только кончил бриться, мне сказали, что приехал Костя Самсонов из армии. Я тут же пошёл к нему. Застал его сидевшим за столом. Костя ужасно похудел. Ел он с жадностью, видно, крепко пришлось в дороге. На нём были зелёные, но до того полинявшие, что скорее походили на жёлтые, брюки и гимнастёрка, притом значительно грязные. На ногах были обмотки и старые худые ботинки, в коих вместо шнурков были какие-то лохматые тряпки. Просидел я у него часа три. Рассказал кое-что об армейской жизни, хорошего я ничего не услышал. Костю отпустили на шесть месяцев, после чего будет перекомиссия…
В восьмом часу пошёл в клуб на ёлку. Встретил почти всех одноклассников. И в клубе же мне дали повестку явиться 5 января к девяти часам утра в военкомат на мед-осмотр и призыв.
Просыпался слушать «Последние известия», но окончательно проснулся в 10 часов. Делать было нечего, и я пошёл на улицу. Погода очень тёплая. Дует южный ветер, и огромными хлопьями летит мокрый снег. Посидел у Толи, поговорили, и я пошёл домой. Играл на скрипке и мандолине. Пришёл Толя. С ним сыграли две партии в шахматы. Одну партию закончили «вничью» (хотя у Толи было большое преимущество, но я свёл «вничью»). Вторую – проиграл ему. Толя подстроил инструменты, и мы немного поиграли. Скучно. Читать что-то не хочется, писать тоже. Сейчас около восьми вечера. Пойду в клуб. Кино сегодня немое, узкоплёночное, но т.к. нечего делать, иду в клуб. Сейчас 11-й час. Вернувшись из клуба, сделал записи сегодняшнего дня. В кино всё-таки ходили со Львом. Оно быстро закончилось, и мы пошли по домам.
Был в школе на вечере. Он прошёл «так себе». «Почтой» почти не увлекался, написал «писем» семь-десять, зато был на половину вечера «почтальоном». Должность эта не понравилась… На меня напало удивительнее состояние: я холоден, сух с окружающими, чему некоторые удивляются; для меня всё стало безразлично, я ни о чём не думаю, пропали все стремления. Окружающее потеряло для меня интерес. «Я всё во всём, и нет иного» (Фёдор Сологуб).
5 январяНа шестичасовом поезде поехал в военкомат. Очень хотелось спать, и я дремал на станции. Подошёл поезд. Разыскал Бориса Шишкина и других ребят. Поехали. Сначала все дремали, потом начали песни петь.
Приехали, пошли в военкомат и сразу же начался призыв. Сперва остригли наголо, потом регистрировались, а после и призывались. Врачи даже и не осмотрели меня, но когда я подошёл к комиссару, тот увидел на моих ногах чирьи и болячки, которые, я думаю, получились от простуды. «Это что? Чесотка?» – спросил он. «Нет, это от простуды», – ответил я. «Можно этого?» – в свою очередь задал вопрос врачу комиссар. Тот обернулся на мгновение ко мне (не знаю, видел ли он мои ноги), потом к комиссару, и сказал ему: «Можно». А мне: «Ты йодом помажь». Комиссар продолжал спрашивать, кто из моих родных в армии, был ли кто под судом, сдал ли все документы, о членах семьи. Получив ответы, сказал: «Пойдёшь в школу связистов».
Так прошёл призыв. Пришёл Александр Ефимович хлопотать, чтобы нас, десятиклассников, не брали в армию и дали окончить 10-й класс. Он сообщил, что обещали не брать. Вскоре нам выдали приписные свидетельства и велели готовиться к дороге, т.е. возможно, скоро дадут повестки.
Домой шли вместе с Александром Ефимовичем. До Межонки шли пешком, а там сели в автомашину и проехали в Мотмос. В сельсовете немного посидели и пешком – домой. Дома был в три часа. О том, что могут сегодня-завтра взять в армию, думаю меньше всего.
Завтра в школу. Я не знаю, хочу я в школу или нет, потому как мне теперь всё кажется безразличным. За уроки не принимался. Да, каникулы прошли, прошли быстро, незаметно, бесцельно, и ничего я за это время не сделал. А сколько было надежд! Хотел работать над повестью, над стихами, хотел прочитать «Одиссею», философские статьи Шопенгауэра. И ничего не написал и не прочитал. Ни за что не хочется приниматься. Да и какими же путями я так терпеливо, аккуратно веду записи в дневнике?! Очевидно оттого, что нужно что-нибудь писать.
Ходил в школу. В классах холодно, поэтому было только два урока. А после них мне досталось писать плакаты. Остальные учащиеся делали светомаскировку или же танцевали.
День морозный. В школе сегодня теплее, чем вчера. Было три урока. Придя домой, поел, залез на печь с «Одиссеей», но чуть-чуть почитав, заснул. В три часа разбудили в баню. На меня напало какое-то спаньё. Сплю, сплю, и всё спать хочется.
Вчера И. Бирюкову дали повестку в армию. Кроме него, из Досчатого – ещё четверым. Призывались они вместе со мной, 5 января, и на завтра назначено отправление.
По литературе в школе проходим сейчас Маяковского. Он мне очень не нравится. Стихи его читаются очень трудно и плохо запоминаются. Читать его стихи, словно с трибуны кричать, как оратор. Читали его поэму «Владимир Ильич Ленин». Мы ничего не понимали, и Ирина Григорьевна нам расшифровывала, словно ребус или египетские клинописи, каждое четверостишие. Вообще он какой-то странный, неуклюжий. Что в нём ценят? То ли дело Пушкин или Лермонтов! Читается легко, запоминается тоже.
9 январяВечером, после школы, прочитал Указ о введении погон в армии. Возвращаемся к старому. Это мне нравится. По-моему, жизнь возвращается, в этом плане, к лучшему.
Встал полчаса одиннадцатого. Позавтракав, стал приготавливать кое-что на случай, что если подадут повестку в армию (а это я жду, т.к. многим подали), то «манатки» были бы готовы.
Прислали письмо, вернее, писульку из «Комсомольской правды». Александр Ефимович посоветовал послать стихи в «КП». Сказал, что если не поместят, то хотя бы дадут хорошую инструкцию. С такой надеждой я и послал письмо. Привожу копию полученного письма. «Уважаемый тов. Силаев. Ваши стихи в газете использовать не можем. Зав. отделом литературы и искусства «Комсомольской правды» Лукин. 4.01.1943 г.». Вот и всё. Почему не могут использовать? Какие причины? Неизвестно. Вот инструкцию получил!.. Нечего сказать, хороша! Этот ответ заставляет задуматься кое над чем. Неужели мои стихи в самом деле плохие или…
Ездил кататься на лыжах. День был довольно-таки тёплый, и кататься было прекрасно. Ездил на пруд, и много воспоминаний пронеслось в моей голове. Здесь всё так знакомо, такое родное. А я, быть может, последний раз катался и видел эти родные места… Поехал в посадку. Прекрасно было там: сосны, покрытые снегом, стояли передо мной, и их холодный, величественный вид был мне так приятен! Я восторгался, и вновь много воспоминаний пронеслось у меня в голове. Узнал, что многим ребятам 1925 года рождения дали повестки, в том числе и Б. Шашкину. Видимо, в школе нас не оставят.
Вчера вечером в девять часов дали повестку. А сегодня – в три часа дня явиться в военкомат в полной готовности для отправки в армию. Вчера вечером и сегодня простился с родными и знакомыми. Часов в 10 ходил в школу. Простился с Александром Ефимовичем... Прощайте лес, пруд, родное село, где прожил я 17 лет. Позавчера катался в последний раз на лыжах. Вчера в последний раз играл на скрипке, когда и узнал про повестку. Прощай, скрипка! Грустно очень расставаться с местами, с родиной, где всё знакомо, где всё напоминает прошедшее. Прощай всё!
Вчера не отправили. Назначено на завтра, на 4.40 дня. В военкомате сказали, что поедем в училище связи им. Орджоникидзе, а куда – неизвестно. Сказали, что формироваться будем в Арзамасе.
Вчера приехал обратно на десятичасовом вечернем поезде.
Сегодня ходил в школу. Опять простился. К четырём часам хотел прийти Лев, но не пришёл почему-то. Переписал 12 стихов, которые возьму с собой. Сегодня сплю последнюю ночь дома. В клубе должны быть танцы под духовой оркестр. Схожу тоже в последний раз. На этом кончаю свою последнюю, наверно, запись.
Мальчишка 17-ти лет вёл дневник и размышлял. У него нет высокопарных слов, как нет и упаднических настроений. Он трезво оценивал обстановку. Знал, что его ждёт, тем более, встречался с земляком, вернувшимся с войны и досрочно комиссованным.
Строчки последних дневниковых записей наполнены болью расставания.
Странным образом в них закодирован уход Владимира Леонтьевича из жизни. Он умер 13 января (в тот же день, на котором обрываются дневниковые записи) 2007 года на 82-м году жизни. И словно оттуда, из далёка, шлёт нам сегодня своё последнее «прощай».
Оксана прислала нам некоторые важные пояснения и добавления к биографии дедушки. Чтобы было понятно, что он обладал несомненным литературным даром, предложила опубликовать два его стихотворения военной поры. Владимир Леонтьевич прошёл Минск, Варшаву, Познань (город в 50 км от Берлина), где и встретил День Победы. 20-летним юношей в феврале 1946 года в звании сержанта демобилизовался из бывшего немецкого города Брига на реке Одер. Награждён медалью «За победу над Германией», орденом Отечественной войны. После войны мечтал поступить в Московский литературный институт, хотел приёмной комиссии представить свои, как он выражался, «недурные стихи», написанные за годы войны, но не решился. Поступил в Московский областной педагогический институт на исторический факультет.
Я шёл в строю с котомкой за плечами,
В шинели серенькой, в ботиночках, зимой
По деревеньке с низкими домами,
Шёл в стороне далёкой, мне чужой.
Навстречу нам обочиной дороги
Шла женщина с корзинкою в руках,
И медленно передвигая ноги,
На нас смотрела с грустию в глазах,
В морщинах лоб, короткие ресницы,
Слезой светилась пара глаз больших,
Её глаза искали что-то в лицах,
Но не нашли родного среди них.
О чём её слеза мне говорила?
(Как тяжела её слеза была…)
Она на фронт такого ж проводила,
Кого лелеяла, любила как могла…
И вот она растерянно стояла,
Свою корзинку наземь опустив.
Как в забытьи едва шептала
Слова несвязные, но я …
Я понял их.
Желанный мигПришёл, настал желанный час:
Окончилась война!
И жизнь другая началась
Счастливых встреч полна!
Вернутся все в родимый дом
В родные города,
Кто был войною разлучён
В те грозные года.
Вернётся муж к своей жене,
Обнимет сына мать.
Когда вернусь я, и меня
Она придёт встречать,
Обнимет ласковой рукой
И поглядит в глаза.
И по щеке её худой покатится слеза.
Но выйдешь ль ты меня встречать
И припадёшь к груди?
Иль, может, нечего мне ждать
В манящем впереди?
г. Шрода, 12 мая 1945 г.
Благодарим Оксану Силаеву за сохранённый дневник Владимира Леонтьевича.
Елена Липатова. Фото из семейного архива Силаевых
© Информационное агентство Инфорос, 2021 – 2024