Выше облаков

– Для священника, для монаха, берегущего чистоту души, мирская литература тягостна, она мешает духовной жизни, привносит в неё нечто тёмное, мятежное, наполненное бессмысленной суетой. В мирской литературе заботы и стремления героев все земные, там страсти: любовь и измены, алчность и предательство, там жестокая психология и, как правило, нет места ничему истинно духовному. Это хорошо видно тем, чей ум пребывает в духовных сферах, кто поднялся выше всего земного, шаткого, страстного, скажем – выше облаков.

Представьте взмывающий ввысь самолёт! Он поднимается всё выше и выше, и вот уже облака внизу, а вокруг – чистое небо. Там, выше слоя облаков, самолёт идёт ровно, потому что воздух прозрачный и спокойный. А под облаками – бурные вихри, туманы и множество воздушных ям. Самолёты обычно летают на высоте 10 тысяч метров, выше облаков…

– Отец Владимир, Вы считаете мирскую литературу неспокойной, наполненной теми интересами и стремлениями, что давно уже вне поля зрения священника. Значит ли это, что духовенство отказывается от чтения светской литературы?

– Здесь не всё так однозначно! Если священник имеет понятие, чем живёт его паства, ему легче понять тех, кто нуждается в его поддержке и наставлениях. И когда необходимо высказать своё суждение или предостеречь от опасности, священник должен адекватно судить о фильмах, книгах, телепередачах и прочем, уметь объяснить, в чём конкретно их вредоносность. Заметьте, что среди всей мировой литературы православная, либо рождённая в православном обществе, выделяется определённой чистотой и возвышенностью идей. Её авторы воспевают в первую очередь добродетели: стремление человека к добру, преодоление зла, жертвенность, сострадание, терпение, умение прощать. Нехристианская литература обычно не глубока, конъюнктурна, полна пустых приключений. Она бывает жестока и лукава, большей частью обольщает или способствует развитию в людях уныния и разочарования в жизни.

– Таким образом, русская литература по отношению к мировой стоит особняком и даже на уровень выше её?

– Да, это так. Но и в русской литературе тоже есть иерархия. Насколько писатель ближе к Богу, насколько чище душой и сердцем, настолько полнее его талант являть людям красоту и силу добра. У христианского писателя есть особое литераторское преимущество – сам имея высоконравственное развитие, он способен писать о духовном и светлом, способен своим произведением ободрить и вдохновить читателя. В русской классике это выразилось в поиске образа положительного героя. Кто он, чем может увлечь за собой? На мой взгляд, истинного положительного героя во всей мировой литературе удалось изобразить лишь двум авторам. Один из них, к слову, не является русским – Мигель де Сервантес Сааведра. Его Дон Кихот Ламанчский поражает чистейшей преданностью своей высокой рыцарской идее.

А второй – наш писатель Достоевский, который сумел создать величайший, можно сказать, недосягаемый образ положительного героя – это князь Мышкин в романе «Идиот». Положительного героя такой глубины и реализма больше не существует.

– Вероятно, Достоевский не случайно смог создать такой образ?

– Здесь какие-либо случайности невозможны. Достоевский был искренне верующим христиа-нином и имел удивительные качества души и сердца. Он и сам имел в характере нечто от князя Мышкина, потому глубоко прочувствовал его сущность и сумел изложить её на бумаге.

– Вы любите Достоевского. Наверно, это давнее чувство, ведь раньше творчеству этого писателя в школах уделялось немало внимания?

– Каюсь, в школьные годы я не был большим любителем классического чтения, и мне нравились сказки, фантастика и историческая литература. Глубокие психологические произведения, в том числе и те, что были предусмотрены школьной программой, читал без охоты. Классикой немного начал увлекаться только в возрасте 16-17 лет, интересно было поспорить, поговорить… Но общий революционный дух общества того времени, дух протеста, непокорности и безусловного осуждения не мог не отразиться на осмыслении такой литературы. В школе искажался её дух, и эта фальшь, конечно, чувствовалась. Хотя мы послушно повторяли то, что от нас требовали, особого уважения к классической литературе не было. Что до Достоевского, то его произведения и вовсе казались немыслимо тяжёлыми для восприятия, возможно из-за их запредельной реалистичности. Думаю, в школе можно изучать такие произведения Достоевского, как «Село Степанчиково и его обитатели», «Скверный анекдот», «Неточка Незванова». Романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Подросток» предназначены для взрослых, они трудны для понимания подростками, не имеющими серьёзного жизненного опыта. Слишком раннее знакомство с подобными книгами может вызвать отторжение на всю жизнь. В своё время и я этого не миновал.

– По какой причине и когда Вы изменили своё мнение?

– В 25 лет, когда у меня уже была семья, в моей жизни произошла встреча, изменившая многое – я познакомился с удивительным человеком, Андреем Александровичем Ивановым (ударение на «а», как он говорил, «по-дворянски»). В прошлом фронтовик, армейский разведчик, он был большим патриотом России и талантливым экскурсоводом. Андрей Александрович отлично знал русскую историю и литературу, мне были очень интересны все его рассказы, мы с ним подружились.

Как-то он принёс мне статью-исследование Игоря Волгина «Последний год жизни Достоевского». В тот год, последний в жизни Фёдора Михайловича, вся Россия праздновала 80-летие со дня рождения Пушкина. Установили памятник поэту, и на открытие собрались все великие литераторы того времени, в том числе и Достоевский. Его выступление о значении искусства, о красоте – помните знаменитое «красота спасёт мир»? – потрясло собравшихся. После произошло даже примирение Достоевского с Тургеневым. Был положен конец их давней вражде, основанной на расхождениях в идеологических понятиях. Достоевский считал, что для исцеления общества нужно исправлять корень, то есть душу и сердце человека, а Тургенев видел причину страданий общества в неправильном государственном устроении.

По прочтении указанной статьи у меня изменилось отношение к Достоевскому. Я увидел в творчестве Фёдора Михайловича глубокое понимание и любовь к человеку, переживание за будущее человечества. Вскоре я прочитал всё, что упоминалось в статье, в том числе «Дневник писателя» за 1879-1881 годы. Затем стал читать повести и романы. Поначалу это было мучительно тяжело. Герои Достоевского всегда поступали не так, как ты внутренне хочешь – ждёшь от них успехов и побед, а они попадают в разные нелепые ситуации. Обычно ставишь себя на место героя и хочется победить, быть красивее, лучше, а тут… Но со временем я привык, хотя, как точно выразился один западный писатель: «Читать Достоевского – это всё равно что плыть привязанным верёвкой к скоростному катеру, то погружаясь в воду, то выныривая». Произведения Достоевского вызывают бурю чувств! И я понял, насколько его слово мне важно и полезно, и так увлёкся ими, что постепенно приобрёл в магазинах старой книги полное собрание его сочинений в 30-ти томах.

• Фёдор Михайлович Достоевский – русский писатель, мыслитель, философ и публицист

– Дневники Достоевского, о чём они?

– Обо всём! Это содержательный литературно-философский очерк о русской жизни. Например, в них он рассуждает о русской литературе и русском искусстве, даёт глубокие оценки политическим и социальным процессам, рассуждает о межгосударственных отношениях того времени, духе наций. Из «Дневника писателя» можно получить яркое и ёмкое представление о России XIX века.

В частности, он писал о том, почему русские любят врать, вёл споры с либеральными демократами, писал о Салтыкове-Щедрине, которого в одной из своих задиристых пародий называл «хлебным свистуном». Статьи Достоевского вскрывали глубокую несостоятельность лагеря литераторов-либералов. Разоблачая заблуждения оппонентов, он часто весьма едко критиковал их, чем вызывал у них бурю негодования в свой адрес.

– Но не кажется ли Вам, что взгляд на действительность того времени одного лишь Достоевского не может быть полным её отражением?

– Прежде чем увлечься Достоевским, я прочёл «Былое и думы» Александра Герцена. Школьной программой были предусмотрены для изучения только первые четыре части этого произведения, те, что относятся к России, а следующие четыре, о Европе, – нет. И совершенно напрасно. В них отчётливо прослеживается, как Герцен, ранее боготворивший Европу, постепенно разочаровывается в ней. Сопоставив взгляд западника А.И. Герцена, резко осуждающего наряду с монархией и весь строй русской жизни, с позицией русофила и «почвенника» Достоевского, я получил объёмную и красочную картину «Россия века XIX». И, кстати, в некоторых своих статьях явился как гениальный литературный критик, прежде всего критик Пушкина. Об этом писал и известный литературовед Юрий Селезнёв, автор биографии Достоевского. Селезнёв говорил, что, исчезни сегодня все художественные произведения Достоевского и останься одна его публицистика, слава его не уменьшилась бы и не поколебалась. Для меня публицистика Достоевского оказалась более интересной и полезной, чем его романы и повести, так как позволила давать реальные оценки происходящему сегодня, даже оказалась пророческой, открывающей многие скрытые тенденции в обществе на сто лет вперёд.

– А что Вы можете сказать о художественных произведениях Достоевского? Что считаете главным в них?

– После углубления в художественную прозу Достоевского мне стало трудно читать других писателей. После Достоевского сложно перестраиваться на других авторов, они выглядят довольно легковесно. Своею глубиной, живостью и реализмом изложения он значительно превосходит практически всех наших писателей, кроме разве А.С. Пушкина, они с ним две вершины, два колосса мировой литературы.

В художественной прозе Фёдор Михайлович часто касается вопросов религиозности и нравственности русского общества. Например, в романе «Братья Карамазовы» речь идёт о монастыре, и через образ старца Зосимы писатель попытался изобразить старца Амвросия Оптинского. В какой-то степени ему это удалось. Но, зная истинный портрет Амвросия Оптинского, дух Оптиной пустыни и её старцев, понимая его, можно оценить, насколько удачно показал всё это Достоевский. Оказывается, недостаточно глубоко, не во всей полноте! Да это и было, пожалуй, невозможным в то время. Напиши он иначе, наверно, остался бы непонятым.

В целом «Братья Карамазовы» написаны как произведение промежуточное, «буферное» между миром духовным и светским. В том и заслуга Достоевского – он сумел открыть людям связь между ними. Это многим помогло прийти к Богу. Скажу прямо, в своё время он и мне во многом помог утвердиться в православной вере. Помог понять, что без Бога невозможно найти смысл жизни. Без веры человек обречён деградировать. Ни Пушкин, ни Достоевский прямо не сказали этого, но подошли вплотную.

Может, Господь не дал им этого сказать, потому что было преждевременно, и они могли остаться непонятыми недозревшим обществом.

– Почему недозревшим?

– Есть известная фраза у Достоевского: «Если Бога нет, то всё позволено». Этим он хотел показать разрушительность для общественной нравственности идеи атеизма. Под западным влиянием русская интеллигенция отреклась от Православия, презирала его. Многие молодые люди того времени усвоили с детства относительно высокие нравственные понятия, но отрицали связь между нравственностью и религиозностью. В силу воспитания они озадачивались какими-то великими общечеловеческими проблемами, считали себя высокими личностями, а на деле оказывались совершенно беспомощными, когда сталкивались с действием мира, с его прельщениями и соблазнами. Алеко, Евгений Онегин, Печорин, Ставрогин и его компания – все они совершают убийства, приходят к смерти. Это символично: человек, оторвавшийся от Бога, убивает. Убивает, по сути, самого себя, свою душу. Он – нежизнеспособен. Фёдор Михайлович назвал их «русскими скитальцами».

– Скитальцы… Наверно, эта проблема волновала и других авторов XIX века?

– Да, и прежде всего это А.С. Пушкин. На Пушкина Достоевский смотрел как на пророка, сумевшего показать духовную болезнь русского человека через образы своих литературных героев: Алеко, граф Нулин, Евгений Онегин. Это люди, имевшие и талант, и воспитание, и знания, и достаток, то есть всё, чтобы реализовать себя в жизни. Однако безверие привело их к тому, что они стали никчёмными людьми, страдальцами и скитальцами, потому что не нашли в жизни ни цели, ни смысла. По глубине характера, по духовно-умственным способностям они казались себе способными к подвигу, искали точку приложения сил, но – увы! – совсем не там.

Беда их в том, что они не допускали существования Бога. А без Бога со всей своей глубиной ума, унаследованной от православных предков, русские скитальцы, оторвавшиеся от родной почвы, невольно приходили в тупик, поэтому и сами страдали, и причиняли страдания другим. Они попирали законы общества, поскольку считали, что те ни на чём не основаны. Будучи сильными личностями, даже нигилистами, но не имея точки опоры в своих размышлениях, они повисли между небом и землёй, не двигаясь ни на запад, ни на восток, ни к Европе, ни к России...

– Что же можно было бы противопоставить нигилизму скитальцев, какие черты русской души?

– Вспомним европейскую действительность того времени, о которой Герцен писал: «Вся философская мысль Запада живёт на компромиссах». Он был прав. В рассуждениях европейцев везде есть прикрытые, замаскированные «волчьи ямы». Западные мыслители стараются обойти их, а русский человек так не может, он хочет честности до конца. Он видит эти ямы – дыры в мировоззрении, в философии, – и закрыть их нечем.

В этом апокалипсичность русских, идущих всегда (в том числе и в произведениях Достоевского) на крайность. Помните в «Братьях Карамазовых» крестьянина, побившегося об заклад, что выстрелит в Причастие? Поразительно! Человек, восставший на самое высшее, на Бога, имел такую колоссальную веру: собравшись выстрелить, он увидел распятого Христа, пал на колени и полз до самой Оптиной пустыни. Какое потрясающее покаяние! Где ещё мы такое увидим?

•  Отец Владимир – частый гость в православном детском саду

– Слушая Вас, трудно поверить, что Вы пришли к Богу уже в зрелом возрасте. Неужели до встречи с Достоевским были атеистом?

– Я научился вере в шесть лет, прежде, чем пошёл в школу. Научила меня бабушка. Но родители были неверующими, церкви тогда стояли закрытыми, а с бабушкой виделись мы только на летних каникулах, только тогда она меня наставляла. То есть вера была, но нереализованная, а с 12 лет под напором школьного атеизма стала угасать. Позже, когда в институте начал проходить политэкономию, обществоведение, марксизм-ленинизм, отрицание Бога казалось логичным и последовательным, мировоззрение – монументально безбожным, меня почему-то всё время тянуло поспорить с верующими.

Когда я перешёл на новую работу, познакомился с верующим инженером, Юрием Фёдоровичем Петровым, ныне покойным. Юрий Фёдорович был горячим патриотом России, и это нас очень сблизило. Именно он сумел разбить в пух и прах моё материалистическое мировоззрение, камня на камне от него не оставив. Причём пользовался он очень простыми историческими и жизненными примерами, совершенно доходчивыми. На тот момент я уже увлёкся Достоевским и был готов к возрождению в душе веры (Господь меня прямо за руку подвёл). Я пересмотрел полностью свои взгляды и принял православное, в 29 лет крестился с абсолютной готовностью передать себя всецело в руки Божьи. И произведения Достоевского, как я уже говорил, сыграли немалую роль в становлении моего нового мировосприятия.

– Это стало шагом на Вашем пути к священству?

– Если быть последовательным христианином, надо предать свою жизнь в руки Божьи. Бог же, через распятие и смерть явив Свою бесконечную любовь, ждёт от человека ответной любви. И, придя к вере, я, естественно, захотел исполнить волю Божию и по воле Божьей стал священником.

– И Вы не изменили своих взглядов на произведения Достоевского?

– Как священник я, конечно, глубже понимаю творчество Достоевского, могу говорить о нём, обсуждать и комментировать его произведения с точки зрения Евангелия. Это бывает полезно, так как помогает людям разобраться в себе, в своих душевных проблемах. Но вся мирская литература, вся публицистика несравнима с тем, что открыто нам через святых отцов церкви. Вот где неисчерпаемый источник премудрости и силы.

Татьяна Снегирева. Фото из архива Выксунской епархии и из открытых интернет-источников