18+
В его стихотворениях переплетены жизненные впечатления и опыт, размышления человека о времени и о месте своём на земле. Он прекрасно владеет поэтическим словом, умный собеседник.
Как-то при встрече он вдруг неожиданно сообщил, что написал роман об отце, фронтовике Александре Степановиче Филимонове. События в романе основаны на рассказах Александра Степановича и его военных записях. Принёс несколько глав. Я прочитала их на одном дыхании. Это добротная и серьёзная проза, написанная, несомненно, человеком одарённым.
Об отце он сказал так:
– Они жили тогда в селе Среднеречье Пензенской области. Когда началась война, Сашке было 17 лет. Учился он в двух школах: средней и художественной. Мечтал стать художником. На фронт он просто удрал. На первой же станции написал отцу, что ушёл воевать, на что тот с горечью спросил в ответном письме: «А кто ж теперь урожай будет убирать?» И юноша достойно парировал: «Иду защищать вас, чтобы урожай убрали».
Прошёл всю войну. Вернулся в родное село. Выбрали председателем колхоза. Женился. Но был такой голод, что и не выжить. Тётка из Выксы предложили переехать к ней. Промышленный город жил тогда лучше, чем деревня. Устроился токарем на завод ДРО. Получил квартиру в коммуналке. Закончил металлургический техникум. Работал начальником планово-распределительного бюро, потом начальником производства завода. Был грамотным и ответственным специалистом. Фронтовое ранение в ногу давало знать о себе. Предлагали инвалидность, отказался. Ушёл из жизни в 69 лет от сердечной недостаточности. Нынешняя публикация – первая у автора произведения.
Тогда, на Кавказе, после недолгого пребывания в госпитале, Александр вернулся в свою часть и был назначен командиром бронеавтомобиля БА-10.
…Чтобы сбросить груз невесёлых воспоминаний, Александр повернулся на другой бок и попытался уснуть, думая о садоводческих делах, но тщетно. Перед ним стали всплывать образы боевых товарищей: бронебойщика Никитина, пулемётчика Джалила Ибрагимова, водителя-механика Мельчакова, командира роты Яковенко. Люди разных национальностей плечом к плечу сражались за свободу своей Родины.
В сентябре 1942 года начались боевые действия в районе железнодорожной станции Моздок Северо-Осетинской АССР. Противостояние было жестокое и кровавое. Орудийному расчёту старшего сержанта Платонова перед боем предстояло вырыть огромную яму с уклоном для захода бронеавтомобиля так, чтобы дуло орудия находилось на уровне земли. В таком положении БА-10 становился неуязвимым для немецких снарядов. Время терять было нельзя. Работали быстро, без перерывов. И лишь после окончания уселись перекусить. Разожгли костёр, положили запекаться картошку, открыли консервы «второго фронта» и расселись вокруг костра.
Неожиданно подошли взводный в серой шинели и капитан с портупеей через плечо. Все дружно поднялись, а Яковенко вытянулся, чтобы доложить обстановку, но взводный перебил его:
– Сидите, сидите! Вижу, поработали хорошо, по-военному.
Яковенко дружелюбным жестом пригласил товарищей к костру, сделав вежливый шаг назад:
– Милости просимо. Солдат на привали хлиб-силь водит.
– Не откажемся. – Взводный взглянул на капитана.
Тот пожал плечами, улыбнулся и незамедлительно присел на край постеленной у костра шинели. Выпили за победу по сто фронтовых граммов и начали доставать из костра картошку. Её приходилось перекатывать на ладонях, чтобы остудить, подбрасывать вверх, затем разламывать и со всей силой дуть на рассыпчатую сладость. Между тем аппетит разгорался. Терпению приходил конец, картошку беззлобно обзывали и, не дожидаясь пока она остынет, подсолив, вгрызались в дымящуюся мякоть. Оторвав вожделенный кусок, часто дыша, старались хоть во рту остудить проклятую. Наконец, кое-как разжевав, проглатывали, ощущая как тёплый комок проходил в голодное нутро. На лице появлялась блаженная улыбка.
Гости, поблагодарив за угощение, продолжили обход отделений, а бойцы, сметав всё съестное, закурили самосад «смерть Гитлеру» и, запрокинув головы, с удовольствием стали выпускать сизый дым в далёкое небо. Война войной, а живые всё своё: шутки, смех, песни. Яковенко, широко открыв рот, как паровозная труба, выпустил огромное дымное кольцо:
– Действительно, дати б Гитлеру нашего табачку. Щоб он сдох.
– Табачок не табачок, а прикурить-то мы супостату дадим, – хитро прищурив глаз, заметил Никитин и пропел частушку:
Пыжится Гитлер, как старый индюк.
Русских пугая, он делает «пук».
Как под Москвой напоролся на штык,
Так вместо «пук» получается «вжик».
Дружный хохот далеко разносится в вечерней тишине. Со всех сторон раздаются реплики:
– Никогда не отмоется гитлерюга вонючая. У него и под носом-то кошачья лепёшка.
Смеялись громко, потому что немцев это пугает: если у русских веселье, значит, хорошо вооружены и уверены в победе.
– А глаза-то выпучит, как жаба по весне – страху нагоняет. Испугал быка голым задом.
– Фашисты – это оборотни. Раньше они псами были, потому что шибко при встрече брешут: «хай-гав, хай-гав!» и пальцами друг другу в глаза тычут.
Суть да дело, вот уж и стемнело. Время готовиться ко сну, потому что как постелешь, так и поспишь. Александр и Пётр Яковенко улеглись на свежем воздухе рядом с блиндажом.
– Сань! Не спишь? – вкрадчиво спросил Яковенко.
– Нет.
– С тобой побалакать можно?
– Валяй.
– Предчувствую, Сань, що бой цей буде для мене последним. Дело одне не успел я закончити, – он нервно оторвал травинку и прикусил её зубами.
– Ну, выкладывай.
– Сегодни двоюридна сеструха письмецо прислала. Пишет, що жинка моя, Лизка, з яким-то партийным работником встречается. Сина жалко, а то убил би. Так от, Саня, хотилося б мени в глазоньки её ясные подивитися. Ничого не говорити, а просто подивитися, и всё бы я сразу зрозумив. Якщо загину, передай ей письмо и скажи: «Любовь вашу защищал вин и загинув. Вспоминал тебя кожен день, тому що дуже любив». Скажи ци слова сильно: так, щоб совесть её все життя мучила. – Пётр зло дёрнул за травинку, торчащую во рту, и с досадой отбросил её.
Александр, не поворачиваясь, тихо, почти шёпотом, произнёс:
– Предчувствие своё выкинь из головы и помолись перед боем. Стесняться нечего – не крадёшь.
– Ти що? – Пётр резко поднялся на локте. – Я ж коммунист!
– А ты мысленно, но откровенно – до слёз.
Александр повернулся на спину и не допускающим возражения тоном продолжил:
– Сестра твоя двоюродная – обычная сплетница. Судья выносит решение, выслушав обе стороны, а ты взялся судить любимую женщину по гнусной сплетне. Правильно ты сказал, приедешь, посмотришь в родные глаза и поймёшь, как она без тебя скучала и терпеливо ждала. А сейчас спи давай, мститель липовый.
Александр снова повернулся на бок, давая понять, что разговор окончен. Но Пётр резко приподнял голову и выпалил:
– Ну, ти, Сань, ошарашил меня: я думав, ти её лаяти будешь, а ти он як завернув, – он улыбнулся и добавил: – На душе, Сань, полегшало. Спасибо! – легко вздохнул, улёгся поудобней и спокойно заснул.
Настоящие друзья – это воспитатели друг друга. Благозвучный стрекот цикад, как пение сирен, успокаивал и вызывал истомную дремоту, а душистый запах полыни делал дыхание изумительно лёгким. Ночь прошла, на радость бойцам, спокойно и тихо.
Но в предрассветный час солдатский сон был прерван далёким раскатистым гулом приближающихся немецких танков. Этого никто не ожидал. Немцы в тот год на Кавказе несли большие потери, но предпринимали одну атаку за другой. В этих попытках прорваться к Каспию чувствовались нервозность и отчаяние. Однако немецкая командная машина продолжала работать чётко и слаженно. Одну из ведущих частей этой машины выполнял абвер. Как только немецкому командованию стало известно, что не все части дивизии русских подтянуты к местам боевых действий, сразу был предпринят атакующий удар. На тот момент бригада не была укомплектована артиллерией, танками и бое-припасами. На вооружении бы-ло несколько бронеавтомобилей БА-10, противотанковые гранаты, стрелковое вооружение и бутылки с зажигательной смесью (КС). Поэтому сдержать мощный натиск врага было крайне тяжело.
Но бой не совещание – его не отложишь. Тут же раздались команды: «Подъём!», «Приготовиться к бою!», «Занять боевые позиции!». Молча и быстро, собрав своё боевое снаряжение, все разбежались по местам и приготовились к бою. В эти минуты, чуя дыхание смерти, даже атеисты, которые насмехались в мирное время над верующими, мысленно просили Бога о защите, и чтоб не подвело в бою оружие. Большая надежда была на морскую пехоту, занимавшую оборону на левом фланге.
Яковенко улёгся на бруствер и, наблюдая через бинокль за противником, негромко комментировал: «Десять, двадцать пять, – посмотрев направо, потом налево, продолжил: – Всего близ пятидесяти танкив и, причому, без пихоти».
Это была дьявольская тактика фашистов: узнав от своей разведки, что у русских нет основного бронебойного оружия, в бой бросили танки без пехоты, чтобы уменьшить потери своей живой силы. Они должны были пройти по нашим позициям, круша и перемалывая всё на своём пути, затем возвратиться и уже с пехотой провести основной удар.
Вскоре от движения стальных махин задрожала земля, и послышался лязг железных гусениц. Ветер донёс запах выхлопной гари и поднятой пыли. С наших позиций послышались бесполезные одиночные выстрелы. Из бронеавтомобилей удалось подбить лишь один танк. Но ни шестая гвардейская, ни морская пехота не дрогнули. Сражались до последнего момента, пока танк не накрывал окоп. Видя беспомощность русских, фашисты выбирались по пояс из открытого люка и нагло орали: «Русиш швайн, сдавайсь», и расстреливали из автоматов наших бойцов.
Использовать бутылки с зажигательной смесью не удавалось: танки без пехоты двигались быстро. Они прошли по всем нашим позициям, верша своё чёрное дело, и возвратились обратно почти без потерь. Не дожидаясь команды, бойцы бросились расширять окопы и готовиться к новой атаке. Благодаря яме, бронеавтомобиль Александра остался незамеченным. В полдень вновь послышался грохот танков, но за ними уже шла пехота.
Солнце нещадно палило, и от раскалённой земли восходили горячие потоки воздуха. В них бойцам, лежащим на брустверах окопов, виделись причудливые фигуры фашистов и их танков. Силуэты их колебались, расслаивались и устрашающе изгибались. Завораживающую картину усугублял пот, застилающий глаза затаившихся солдат. Прозвучал приказ: «Стрелять прицельно! Гранаты и КС только для танков!». В полной тишине все ждали приближения немецкой армады. Выход из сложившейся ситуации был один: пропускать танки за окоп, и одним бойцам отсекать пехоту, а другим уничтожать танки с тыла.
…Александр встал, походил по комнате, чтобы отвлечься, опять прилёг. Но былое невольно вновь и вновь напоминало о себе: вот он ведёт огонь по фашистским танкам Т-3 из «сорокапятки», установленной на БА-10, а рядом строчит из пулемёта старшина роты Пётр Яковенко. Александр старался подпустить танк на дистанцию «кинжального огня», примерно на сто метров, чтобы вернее попасть в него – это огромное напряжение: кто первый – ты или он? Пару «гробов на гусеницах» (так прозвал Александр немецкие танки) получилось всё-таки подбить, но третий был только слегка повреждён. Он встал и, определив примерное место положения стрелявшего в него орудия, открыл ураганный огонь из пулемёта. Затем заухала его пушка, и один снаряд угодил прямо в бронеавтомобиль. Чудом уцелевшие два бойца и Александр бросились в окоп к Петру. Раненный танк заурчал и двинулся на них. Встал, покачиваясь на окопе, и начал свой смертельный танец.
…Даже и теперь сжималось сердце Александра при воспоминании о той страшной картине, которую видел он со дна окопа: гусеницы вражеского танка, как жернова, перемалывают землю и зарывают его живым в могилу. Одна была надежда: танк, чтобы выбраться на поверхность, не должен глубоко погружаться. И вот, с рёвом выпустив облако сизой гари, «железный гроб» рванул дальше. Уцелевшие бойцы с трудом выбрались наружу и продолжили бой. Танк встал метрах в десяти и начал выбирать следующую жертву. Александр и Пётр, не сговариваясь, схватили гранаты, зажигательные бутылки и ползком двинулись на танк. Подобравшись к нему на расстояние броска, Пётр приподнялся, с силой швырнул связку гранат и чуть не добросил до баков с горючим. Но осколком, видимо, что-то пробило, и потекло топливо. В то же время Александр со словами «Получи, сука!» с колен запустил в то место пару бутылок с КС. Танк вспыхнул, и тут же башня стала разворачиваться в их сторону. Друзья бросились в окоп, который был наполовину разрушен и представлял собой слабое укрытие. Александр оказался внизу, а Яковенко накрыл его своим телом. Первой же очередью Александру пробило ногу, Петру же пуля угодила в спину, ниже плеча. Второй очереди не последовало – танк взорвался.
Прошло несколько минут, показавшихся Александру вечностью: он задыхался под тяжёлым телом Петра, который почему-то не вставал, а раненая нога вызывала невыносимую боль. Вскоре он почувствовал сырость под воротом рубахи, и жуткая догадка о ранении пронзила его сознание. Пальцами провёл по сырому месту и увидел на них липкую тёплую кровь. Осторожно пошевелил головой: боль не чувствовал. И тогда его снова охватил страх, но уже за друга – кровь капала с плеча Петра. Александр попытался растормошить его – бесполезно. Последним усилием он смог выбрался на волю, но, поворачиваясь на бок, оттолкнулся раненой ногой от земли и тут же почувствовал адскую боль, от которой потерял сознание. Как потом выяснилось, пуля раздробила ему кость, осколки которой вызывали при движении нестерпимую боль.
Как долго они пролежали – неизвестно, но Александр очнулся первым и стал приводить в сознание Петра, но тот только стонал. Александр огляделся вокруг: ни одной живой души, лишь его бедный БА-10, наполовину засыпанный землёй и разбитый, напоминал о прошедшем бое. На чьей же они сейчас территории? «В любом случае надо двигаться к железнодорожной станции. Наши костьми лягут, но её не отдадут», – решил Александр и бинтом из санитарного пакета стал перевязывать рану друга.
Вдали раздавались одиночные выстрелы. День клонился к вечеру. Появились тучи, и стал накрапывать дождь. Александр расстелил шинель и осторожно переложил на неё Петра. Собрав все силы, отталкиваясь одной ногой, медленно потащил его по сырой земле в сторону железнодорожной станции. За шинелью и за ногой Александра, волочившейся безжизненной плетью, оставался длинный кровавый след. Изредка останавливаясь на передышку, Александр осматривался в надежде увидеть санитаров. Кричать он не решался, боясь привлечь немцев. В очередной раз своего передвижения он машинально оттолкнулся больной ногой и в тот же миг потерял сознание. Сколько он пролежал в забытьи – неведомо, но привели его в чувство струи холодного дождя и какие-то толчки. Тут же почувствовал холод и сильный озноб. Он с трудом открыл глаза – небо покачивалось в такт непонятным колебаниям; стал осматриваться и увидел чьи-то ноги рядом с шинелью, на которой он лежал. Александр всё понял: теперь уже его, лежащего на той же шинели, тащит Пётр.
– Петька, – прошептал Александр.
– Я, я… Лежи и не ворушись, дотянем якось… – раздался хрипловатый голос с тяжёлой одышкой.
Яковенко, пыхтя и скрипя зубами, одной рукой тянул шинель за шиворот по вязкой земляной жиже. Александр немедленно начал помогать ему, отталкиваясь здоровой ногой. Увидев это, Яковенко прохрипел:
– Давай, Санёк, ще трохи осталось… – но, тихо простонав, потерял сознание и повалился на землю. На этот раз он очнулся быстро. Бледный и весь перепачканный, чуть приподнялся, надеясь увидеть хоть кого-нибудь, и …– о, удача! На фоне кровавого заката появилась хрупкая девичья фигурка санитарки. От неё они узнали, что вовремя подоспели «Катюши» и подкрепление морской пехоте. Фашисты отброшены далеко за Моздок. Затем девчушка побежала за подмогой. Таким образом, по чистой случайности, всё благополучно обошлось. В санбате друзья обменялись адресами. На прощание Александр усмехнулся и сказал:
– Будешь дома, посмотри в глаза жене только влюблённым взглядом и никаким другим!
– Бути по сказанному, як по писанному, – в том же тоне отчеканил Пётр.
Дружба, как старое доброе вино – с годами только крепнет. Поначалу они долго переписывались, и вот через семь лет после войны Пётр и Лиза с дочерью и сыном приехали в гости к Александру. Счастью ближнего радуется лишь его истинный друг, и Александр от души был рад за Петра. Позже Александр два раза ездил к нему в Никополь.
…Воспоминания о фронтовой поре постепенно стихли. Александр открыл глаза и, приложив руку к левому боку, с сожалением прошептал: «А моторчик-то слабеет». Этот факт навёл его на грустную мысль: «Высшее счастье – это здоровье, но понимает эту истину, к сожалению, лишь больной». Взгляд Александра скользнул по книжному шкафу и остановился на фотоальбоме. Чуть склонив голову набок, будто прислушиваясь к своему «моторчику», вспомнил фотографии своей молодости и мечтательно подумал: «Побывать бы на родине – в Среднеречье…». После короткого раздумья уверенно решил: «Попрошу-ка я старшего сына Илью устроить нам небольшое путешествие, тем более это и его родина». Настроив себя на лучшее, Александр взбил подушку и примостился на кровати калачиком, но уснуть никак не удавалось: теперь уже мирные картины будущей поездки отгоняли желанный сон. И только под утро крепко, будто провалился, уснул без грёз и сновидений.
За окном занимался рассвет прохладного майского утра. Душистый запах цветущей под окном сирени ворвался в чуть приоткрытое окно. Зарождался новый день. Поднималась вольная Россия! То было время окончания семидесятилетнего социального эксперимента и начала необдуманной перестройки. И всё же это была свобода! А свобода, и только свобода, делает народ великим!
Евгений Филимонов. Рисунок автора.
Фото из семейного архива и из открытых интернет-источников
© Информационное агентство Инфорос, 2021 – 2024