18+
Точно так же корреспондент поступает, если нужно рассказать, скажем, об экономическом положении в городе (или стране), определённом виде спорта, культурной жизни и т.д. И в каждом отдельном случае на журналистский диктофон записываются слова тех людей, кто считается экспертом в своей сфере – экономистов и политологов, тренеров и спортсменов, учителей, художников и прочих. Всё это делается для создания объективной оценки и передачи информации от первоисточника. Вопрос на засыпку: а как сделать репортаж о заброшенной деревне, если там уже 12 лет никто постоянно не живёт? Где почерпнуть информацию об этом населённом пункте, если даже Google ничего не может предложить? Чтобы решить эту задачу, я попросил бывшую жительницу Дальне-Чёрной Людмилу Степановну Шаронову съездить вместе со мной в деревню, где она прожила четверть века, и поделиться своими воспоминаниями о родных местах.
Конечно, при выборе спутника для поездки мне повезло. Людмила Степановна – жена правнука Ивана Шаронова, основателя Дальне-Чёрной. Она хорошо помнит деревенскую жизнь и с готовностью согласилась мне помочь. Всё дело в том, что летопись некоторых населённых пунктов нашего округа не восстановлена досконально, потому иной раз какие-то события приходится воссоздавать на основе воспоминаний жителей. А рассказала Людмила Степановна следующее: в 1921 году далёкий предок её мужа из-за нехватки земли (самая распространённая причина в те годы) переехал вместе со своей семьёй из деревни Чёрная на новое место, неподалёку от деревни Гагарская. В последующие годы сюда перебрались ещё несколько семей, нуждающихся в земельных наделах.
И жизнь здесь сразу закипела – в 1931 году был образован колхоз, через несколько лет открыла свои двери черновская школа. Границы поселения стремительно расширялись, в советской истории Дальне-Чёрной был даже такой период, когда деревушка уже не могла вместить всех приезжающих. Судите сами: со временем на ПМЖ в Дальне-Чёрную стали переселяться жители не только нашего округа (например, Новодмитриевки и Покровки), но и Вознесенского (из деревни Дурниха) и Ардатовского (из деревень Автодеево, Кудлей и Кавлей) районов.
В начале 60-х годов прошлого века в Дальне-Чёрную провели электричество, в 70-х был построен клуб для проведения досуга. Долгожданный водопровод в деревне появился лишь в 1994 году, а газификация до здешних мест и вовсе не дошла, потому до последних дней своего проживания в деревне все местные жители топили печи.
Кстати, чтобы не было путаницы: деревня Чёрная (та, что расположена примерно в десяти километрах от Выксы) получила со временем приставку «Ближняя», а то самое место поселения, обжитое семьёй Шароновых, стало именоваться Дальне-Чёрная. Всё просто – бывший черновской житель основал ещё одну черновскую деревню.
…И вот солнечным сентябрьским утром мы выехали за город, чтобы вживую посмотреть как сегодня живёт Дальне-Чёрная. Когда до места назначения оставалось совсем немного, Людмила Степановна попросила водителя остановиться у обочины и предложила насладиться красотой здешнего леса. Что ж, если недалеко, то почему бы и не посмотреть. Пройдя по просеке, мы оказались на небольшой полянке в окружении высоких, стройных берёз.
– Красота какая! Помните, как у Есенина? «Я навек за туманы и росы полюбил у берёзки стан, и её золотистые косы, и холщовый её сарафан». В лесу, чтобы почувствовать всю его внутреннюю красоту, нужно постоять и помолчать. Давайте насладимся тишиной! – предлагает Людмила Степановна.
Мы стоим и какое-то время слушаем шелест листвы от порывов ветра. Я гляжу на верхушки берёз, обдумываю есенинские строчки и потом делаю пометки в блокноте. Наконец, не выдержав, предлагаю идти обратно – всё-таки время ограничено.
– А вы, как я вижу, не шибко жалуете лиственный лес, – замечает она.
– Лес как лес. Я в районе Монастыря вырос, а там в основном хвойные деревья – сосны, ели.
– Что – и стихи про берёзу не понравились?
– Почему не понравились? Хорошие стихи. Честно скажу: когда вы Есенина цитировали, я другого нашего классика вспомнил – Льва Николаевича.
– А он-то тут при чём?
– Я на днях читал сочинения Толстого, которые он написал после поездок по русским деревням и сёлам. Очень цепляет.
– И о чём там?
– Ну, если вкратце – сплошная депрессия. В деревнях тех лет – нищета, болезни и пьянство. Например, Толстой описывал, как заехал в одну из таких и попросил разменять три рубля. Так вот, во всей деревне не нашлось и рубля.
– Всё равно – где родился, там и пригодился. Сейчас вот многие россияне за границей отдыхают, кто-то в Египет едет, кто-то в Таиланд или Вьетнам, а я бы свой отдых здесь провела! Но отдых – это одно, а жить в деревне – совсем другое…
Так за разговором подходим к машине. Садимся, но не успеваем проехать и пары сотен метров, как водитель просит нас выйти и пройти вперёд пешком – так больше шансов, что авто не сядет днищем на разбитой лесовозами грунтовой дороге. Впрочем, идти предстоит немного – всего-то несколько десятков метров, и вот мы оказываемся на открытой местности, заросшей со всех сторон высокой травой. Шагаем по дороге, смотрим на местный хаос и сразу забываем нашу недавнюю беседу о лирике и прозе. Заброшенная деревня – зрелище очень печальное. Вот слева у обочины видны торчащие головешки – следы пожара 2009 года, когда в нежилой на тот момент Дальне-Чёрной сгорело несколько домов. Справа от дороги лежит гора бетонных блоков – это всё, что осталось от недостроенного в начале 90-х годов прошлого века двухквартирного дома для работников совхоза. В поле видны кусты малины – свидетельство того, что где-то рядом стояла чья-то изба. Людмила Степановна проходит вперёд и, показывая куда-то в пустоту, рассказывает о том времени, когда в Дальне-Чёрной ещё теплилась жизнь:
– Вот здесь стоял магазинчик, его потом закрыли, когда продавщица на пенсию ушла. Продукты нам тогда, в начале нулевых, стали возить через день. Вон там, около дубков, стояла наша изба на солнечной стороне. Хороший, крепкий дом был, мы его перед отъездом в 2003-м продали. Слева, вон там, где видны головешки и остатки печки в траве, дом Марьи Ивановны стоял.
– Что – прямо у самой дороги?
– Эту новую дорогу лесовозы уже потом накатали, когда мы все разъехались, а грунтовые воды и осадки прежнюю колею размыли. Осторожнее, тут где-то колодец должен быть!
Вовремя предупредила. Пожухлая трава надёжно скрыла заброшенную скважину, и незнакомый с этой местностью человек может легко угодить в ловушку. Идём дальше и, пройдя мимо строя тощих яблонь возле рассыпающегося дома, спускаемся к пруду. В пути Людмила Степановна продолжает делиться воспоминаниями:
– Директор нашего бывшего совхоза «Гагарский» Юрий Михайлович Гераськин в 1994 году ездил в Нижний Новгород на какое-то совещание к Немцову, когда тот ещё был губернатором области. И вот Немцов во всеуслышание тогда всем директорам колхозов заявил, что лучше будет всё импортное покупать вместо наших продуктов, потому что отечественные овощи и фрукты слишком уж дорогими по цене выходят. Гераськин тогда из Нижнего вернулся расстроенный, пересказал нам губернаторские слова, и мы поняли – ничего хорошего ждать не стоит. Так и вышло – сельхозугодья вскоре запустили, в середине 90-х было продано здание деревенского клуба, а до этого закрыли местную школу-трёхлетку. Кстати, когда моя дочь в 1988-м пошла в первый класс, эту школу специально расконсервировали, и Оля два года была там единственной ученицей.
В это время мы подходим к пруду и останавливаемся у лежащих на земле небольших брёвен.
– Это всё, что осталось от плотины, – поясняет моя собеседница. – В ней раньше трубы были, и по ним роднички наполняли наш прудик. А как в 90-х началась охота за халявным металлом, так всё вытащили отсюда. Вот наложили тут брёвен, но не для красоты, а чтобы лесовозам можно было проехать. Жалко, такой водоём был хороший – и пересох! Сделайте мне на память фото, что сейчас от нашего пруда осталось…
По словам Людмилы Степановны, осенью 2003 года обстоятельства вынудили уехать оставшиеся несколько семей из Дальне-Чёрной. Но такова жизнь, тут, вероятно, никто ни в чём не виноват. Жители разъехались кто куда: кто-то переехал к родственникам, несколько семей купили новые дома в других населённых пунктах, а некоторые вообще перебрались на Украи-ну. Уцелело здесь действительно немного.
Колхозные поля давно заросли травой, все объекты инфраструктуры вывезли или разрушили, колодцы забросили, мародёры вытащили всё мало-мальски ценное, а деревянные избы на единственной улице, лишившись человеческого участия, ныне стремительно разрушаются. От деревни сейчас осталось только одно название. Но пока живы её бывшие жители, Дальне-Чёрная как бы существует в воспоминаниях этих людей. Вот только срок у этого «как бы» слишком уж короткий.
Диалог на лесной полянке не случайно приведён в начале статьи. В качестве эпилога этого безрадостного репортажа лучше всего, наверное, подойдут строки ещё одного русского поэта, актёра и режиссёра Николая Мельникова (1966-2006 гг.). Родившись в маленьком селе Брянской области, Мельников знал крестьянскую жизнь не понаслышке, и в своё время написал посвящение деревне, кричащее суровой правдой. Не уверен, что в ближайшее время наши городские поэты напишут что-то близкое по духу этому нижеприведённому стихотворению…
Поставьте памятник деревне на Красной площади в Москве,
Там будут старые деревья, там будут яблоки в траве.
И покосившаяся хата с крыльцом, рассыпавшимся в прах,
И мать убитого солдата с позорной пенсией в руках.
И два горшка на частоколе, и пядь невспаханной земли
Как символ брошенного поля, давно лежащего в пыли…
Поставьте памятник деревне, чтоб показать хотя бы раз
То, как покорно, как безгневно деревня ждёт свой смертный час.
Ломали кости, рвали жилы, но – ни протестов, ни борьбы.
Одно лишь «Господи, помилуй!» и вера в праведность судьбы.
Дмитрий Макаров. Фото автора
Автор выражает благодарность Ольге Шароновой за помощь в подготовке материала
© Информационное агентство Инфорос, 2021 – 2025