Данской от слова dance

Услышать же его вживую можно было во время фестиваля «Наполним музыкой сердца», который проходил на старице Оки. Григорий Данской приехал туда в качестве почётного гостя, члена жюри. В перерыве между конкурсным прослушиванием и концертной программой Григорий Геннадьевич пообщался с корреспондентом «ВР».

– Как Вам атмосфера выксунского фестиваля, слышали ли до этого о нашем городе?

– Атмосфера мне нравится. Во-первых, для проведения выбрано замечательное место – красивая речка, сосновый лес. И домик мне этот, в котором размещается оргкомитет, тоже очень нравится. Во-вторых, приятно и комфортно находиться в собравшейся здесь компании. Наш бессменный вождь, председатель жюри Леонид Сергеев – легендарный автор. Огромное количество людей в стране знают его творчество. И я помню, что в 90-е в Перми, когда Леонид приезжал с концертами, всегда были аншлаги. Что касается Выксы, то я раньше здесь никогда не был, но название знакомо. Имя города благодаря коллективу «Меридиан» звучит на самых известных бардовских фестивалях.

– Вы родились в Чусовом. Думали ли когда-нибудь стать металлургом?

– Сфера моих интересов и устремлений с детства лежала в иной плоскости, вне металлургии. Так что максимум, о чём я мог подумать, – стать работником художественной самодеятельности при ДК металлургов... В школьные годы ДК был для меня родным домом, там находились и библиотека, и кружки, и музыкальная школа. Вся культурная жизнь города была связана с ним.

– У Вас очень интересная гитара.

– Это простая азиатская «Ямаха». А метаморфоза с ней произошла, когда мы во время концертной поездки с Ксенией Полтевой по Соединенным Штатам оказались в Сан-Диего в гостях у наших друзей-художников. Екатерина Муллер расписала эту гитару в стиле своих работ, но по мотивам моих песен. И этот рисунок памятен не только тем, что его автор – друг. Им зафиксированы произошедшие за время нашего визита события, в частности, фестиваль воздушных шаров в Сан-Диего, а также какие-то атрибуты мексиканской жизни (город находится практически на границе с Мексикой).

– А первая Ваша гитара какой была?

– Производства Кунгурского завода, из берёзовой фанеры, как полагается, за семь с чем-то рублей. Семиструнная. (В ту пору шестиструнных выпускали меньше, и мы просто снимали седьмую струну). Её я, кстати, тоже перекрасил – сам, в чёрный цвет.

– Под какие ритмы росли?

– Мне кажется, что все мы растём под то, что, с одной стороны, звучит в открытом эфире (радио, телевидение), с другой – что предпочитают в семье. Соответственно, я рос под эстрадную песню 70-х годов, которая, может быть, не очень-то мне близка, но куда от неё денешься. Была популярна французская эстрада: шансон, от Джо Дассена, Мирей Матье до тех, кто не был так известен массовой публике – Брель, Брассанс... Но если говорить о том, что действительно формировало вкусы, об осознанном подходе к слушанию, а в дальнейшем – к сочинительству, то это – «Битлз», классический рок, русский рок 80-х, в первую очередь, Гребенщиков, «Аквариум», и авторская песня не столько в её туристско-бардовском проявлении, сколько поэтическом. А именно: Окуджава, Высоцкий, позднее – Галич.

– Какую музыку слушаете сегодня, и были ли периоды, когда кому-то подражали?

– Подражание, мне думается, неотъемлемая часть творческого пути сочинителя или исполнителя. Так или иначе всегда есть то, что тебе нравится, на что ты ориентируешься. Имя, которое нельзя не назвать, – Александр Башлачёв. Русский трагический поэт, бард, ушедший из жизни в возрасте 27 лет. Его интонации, его образный строй, его энергетика оказали огромное влияние на многих пишущих людей моего поколения. Сейчас я слушаю музыку не целенаправленно и не систематически. Мне близко всё, что связано с инди-музыкой, британская фолк-музыка эпохи фолк-возрождения 50-60-х годов, современные авторы, такие как Демиан Райс, гитаристы, как Берт Дженш, несколько лет назад ушедший из жизни, авторская песня, начиная от классиков, о которых я уже говорил. В большей степени, наверное, интересна акустическая музыка, я сам работаю в этом направлении.

– У Вас есть музыкальное образование?

– Нет. Учился урывками, какие-то вещи впитывал как губка, какие-то подсматривал, как это делают другие музыканты, которые играют действительно хорошо. Очень много даёт совместное музицирование. На сегодняшний день в авторской песне появилось немало исполнителей с хорошей музыкальной подготовкой. Например, Роман Ланкин. У нас с Ромой есть несколько общих «номеров». И очень приятно, что он исполняет ряд моих песен и песен, написанных нами в соавторстве с Ксенией Полтевой. Всякий раз, когда у нас возникает какое-то совместное музицирование, то в этом общении, в этом опыте обогащаешься.

– Было утро, в которое Вы встали знаменитым?

– Вспоминая Пастернака, «быть знаменитым некрасиво»... А потом, мне кажется, это вообще не для современной авторской песни. Времена, когда сочинитель становился невероятно популярным в стране и легендой при жизни, уже позади. Это – участь Владимира Высоцкого, Булата Окуджавы и отчасти того поколения, что заявило о себе в 1980-х. Нам, пишущим сегодня, достаётся нормальная широкая известность в узких кругах ценителей жанра. И это по-своему хорошо и правильно, дай Бог, чтобы такие любители были. Во многом авторская песня и не направлена на массовую популярность в силу того, что она адресована прежде всего от человека к человеку. Она имеет личностный посыл. Если говорить о каких-то этапах, когда начинаешь чувствовать, что твоя аудитория стала гораздо шире...

– Да, когда не только друзья начинают слушать, но и совершенно незнакомые люди.

– Мне кажется, что всё происходило естественным образом. Я начинал на волне рок-революции в стране. Тогда всё вызывало интерес: если человек брал в руки гитару, он уже становился героем. Хотя очень много таких было, но, тем не менее, все мы автоматически переходили в разряд особенных людей, которые несут слово в мир. В то время я играл и писал для группы «Рождество» в Перми. Думаю, для пермского тогдашнего андеграунда мы были вполне себе такие герои рок-н-ролла. После поступления в университет (филологический факультет – прим. ред.) значительную часть моей аудитории составляли студенты. Если говорить о такой нише, как бардовские фестивали, есть целый ряд крупных фестивалей, заметное участие в которых, победы в конкурсах тоже расширяют аудиторию. Это – Грушинский фестиваль, «Петербургский аккорд», который существовал около 20 лет. Был очень интересный фестиваль «Московские окна». Он проводился дважды, в 1997-м и 1999 годах, и был значим для меня, потому что собрал нас, авторов, и познакомил друг с другом, дал некий срез того, какие песни пишутся в стране... В «Московских окнах» участвовали и были лауреатами Тимур Шаов, Ольга Чикина, Сергей Труханов... Это, наверное, тоже формировало приоритеты в творчестве и влияло на осознание себя как автора, принадлежащего к определённому поколению.

– Какой Ваш проект является любимым детищем? Или каждый – это скорее определённый жизненный период?

– Это – очень разные периоды, и на разной основе сходились люди. Группа «Рождество»: мы были совсем молодые ребята, трое из нас учились в Пермском музучилище, а я был студентом политеха. Я бы не сказал, что мы оказались очень продуктивны в музыкальном воплощении – не записали множества альбомов и не дали множества концертов, но какие-то записи были сделаны, и мы имели возможность почувствовать себя героями... «Пятый корпус»: самый первый состав – это просто компания бывших студентов, окончивших филфак Пермского университета. Через несколько лет после выпуска мы собрались, соскучившись друг по другу. У нас был общий репертуар, который мы пели, учась на филфаке, так что некоторый задел для совместного шумового музицирования имели. Мы решили для себя записать (на память) наши старые песни, несколько новых и… просто не смогли вовремя остановиться. Нам было очень хорошо, когда мы собирались вместе, возник какой-то новый заряд, новый посыл. И мы не удержались, поехали на фестиваль авторской песни и получили приз зрительских симпатий, что подстегнуло нас продолжать совместное творчество. В том составе мы могли, пожалуй, ничего не делать – выйти, постоять и, кажется, этого было достаточно, чтобы вызвать положительные эмоции у зала. На той первой волне мы просуществовали несколько лет и поняли, что хочется сделать хорошую студийную запись. Началась работа, повлёкшая за собой изменения в составе, подхода к творчеству. В какой-то момент состав поменялся настолько, что и звучание, и репертуар стали совершенно иными, многие из нас автоматически оказались на периферии процесса. Я с «Пятым корпусом» не играю уже пять лет, но иногда случаются совместные выступления.

– Почему Вы выступаете под псевдонимом, и почему Данской?

– Так сложилось. «Донской» как псевдоним появился в пермской рок-тусовке году в 1989-м. Вернее, это не был псевдоним – скорее, прозвище. Фолк-рок сделал своё дело. Корни тоже имели место быть – моя семья с юга России, из Волжско-Донского региона. И когда прозвище переросло в псевдоним, возник вопрос о написании. Буква «А» – результат, извините, лингвистической игры. Обычно я говорю, что Данской – от слова dance (танец с английского), поскольку во многом творчество Григория Данского сопряжено с танцевальной авторской песней. Безусловно, я это не всерьёз, хотя такой субжанр появился в начале 2000 годов.

– Говорят: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Кто Ваш лучший друг?

– Я из тех людей, для которых лучший друг – мама. Ещё самый надёжный друг – это Господь Бог. Вот кто не подведёт, не предаст, и как только ты обращаешься к нему по-настоящему, искренне, он рядом.

– Какие города и поездки Вам особенно запомнились?

– Самое свежее – Алтай, арт-фестиваль «Актру». Это один из самых оригинальных и нестандартных фестивалей. Его участники живут на альпинистской базе в долине Актру, ходят в горы. А вечером организуются концерты. Очень хорошие люди там собираются. Горы вообще делают человека немножко лучше. Тебе просто необходимо там стать чуть-чуть лучше, потому что пребывание в горах сопряжено с некоторой опасностью: очень быстро меняется климат, камнепады, высота, давление… Более того, здесь с командой ты составляешь единое целое, хочешь ты или не хочешь, но тебе нужно заботиться о другом человеке, как о себе самом. Какая-либо травма у твоего товарища – это фактически травма всей команды. Даже на каком-то психологическом, душевном уровне значительно легче идти, когда твой товарищ идёт налегке, улыбается. Ты пытаешься подбодрить, и тебя, когда ты приуныл, стараются развеселить.

– То есть одно из Ваших увлечений – альпинизм?

– Я бы не назвал это увлечением. Дело в том, что я – человек совершенно «непоходный». Но время от времени меня с гитарой заносило то на археологические раскопки, то на туристские или альпинистские мероприятия. А если ты попадаешь в горы, то начинаешь ими «болеть», с тобой случается что-то сродни любви. Ты начинаешь видеть мир с новой для себя точки, с которой он тебе раньше не открывался. Другие пропорции, другие соразмерности, соотношения, другие краски, другая динамика. Ты сталкиваешься с такими объектами, которые старше не только тебя и твоего государства, но и всей истории, которую ты знаешь. Горам тысячи и тысячи лет, для них тоже есть время, но оно течёт совершенно иначе, и у людей, прочувствовавших это, переворачивается мировоззрение. То, что ты полагал каким-то достижением и высотой для себя, оказывается очень смешным на той высоте, на которой ты в горах находишься физически. Кроме того, горы – это возможность войти в небо ногами, пешком. Не воображаемо, на неких ангельских крыльях, не на самолёте, к чему мы вроде бы уже привыкли, что стало прозой. А вот так – пешком, когда ты видишь облака внизу и понимаешь, что уже давно находишься на той высоте, которую мы все, глядя снизу, считаем небом. Эта мысль ошарашивает. Поэтому и не могу сказать, что альпинизм – увлечение. Просто желание вновь оказаться в горах – это такая маленькая мания. И альпинистом не могу себя назвать, хотя за восхождение на высоту категории «1Б» тебе присваивают звание альпиниста России и дают соответствующий значок.

– Он у Вас есть?

– Да.

– Где и когда Вам лучше пишется: в тиши кабинета или в поезде, утром или вечером?

– Лишь бы писалось. Иногда на ходу, иногда… Одну песню написал в Актру на восхождении, другую – при спуске. Но один момент, когда ты улавливаешь песню, должен её принять – этот процесс похож на работу рыбака, а второй – требует скрупулёзности и терпения. Ты должен быть архитектором, скульптором, чтобы отсечь всё лишнее, поставить слова на свои места, простроить внутри песни нужные связи и уровни.

– Как лично для Вас выглядит светлое будущее?

– Не знаю. Смотрите, какой сегодня прекрасный, светлый день, трудно представить себе будущее лучше.

– Получается, Вы живёте сегодняшним днём?

– Мне кажется, что наше будущее включено в наше настоящее. Мы его и творим в дне сегодняшнем, и подготавливаем, и ощущаем, и переживаем в дне сегодняшнем. Любое будущее, когда оно наступает, становится настоящим.

Ксения Абдулхакова. Фото автора и из открытых интернет-источников